Дух времени можно почувствовать, но невозможно зафиксировать. Карты памяти обречены быть гробами для образов (в моём рюкзаке их целое кладбище!). Нет никаких фильмов про настоящее. Любой фильм — это фрагмент утраченного, более недоступного мира. Не этот мир, но факт его утраты — вот что вдыхает в нас меланхолию. Мы не пытаемся вернуться — мы просто не хотим уходить. Снимая, мы продолжаем погибать. Каждый кадр — это прощание с жизнью. Чем больше ты в неё влюблён, тем красивее печаль твоего взгляда с уплывающей лодки.

DIVINE ACT OF TERRORISM

Every terrorist attack, would seem to push people away from religion. In the end, thanks to the fact that religious thinking puts God above man, a fanatic is able to justify the killing of some higher sacred cause. It doesn’t matter, Islam of Christianity — the religion of any person brings to the “servant of God”. His life has always weighs less than the order of the divine kingdom, and therefore can be neglected. Especially, when it comes to infidels.

Not surprisingly, the history of religion is written in blood. It is amazing that today, after historic acts of terrorism are people shouting: “Terror has no religion”. Well, yes, because it is known that the Islamic State has nothing to do with Islam. Yes, and we are praying today for Paris (#PrayForParis), do so for a secular way. And yet, how is it that a set of religiously motivated action is conceptualized religious discourse? Why compassion we are among the Christian virtues, and the massacre of infidels — a rare psychopathology? Is it the fact that killing in the name of a deity occurs regularly, it doesn’t prove that such a murder is not just a special case, not just a flash in the pan of religious doctrine, but something peculiar to him?

Politically correct repression of the religious factor such tragedies indicates a failure to comprehend their ideological cause. Fear of Islam and accused of being branded a racist is not the main, rather decorative. What we are really afraid, because to admit that we, white European Christians, sits a similar chimera. The problem is not in Islam. The problem of religion as such. When the imagination begins to seem real and, suddenly, holy, untouchable is expect trouble. It can be any number of repeating that “God is Love”, but it’s history these things imposed a loving creature himself with fire and sword. Deity zealous in their worship. Appealing to the Truth, it allows only one of it’s understanding of his own. All other pose a threat. For the believer, his belief system is not just a matter of choice. It is a question of the righteous and the unrighteous. If you can be baptized, not only from right to left, then you can pray to different gods. For any monotheistic religion, such an attitude is unthinkable. Hence is Crusade and blow Palmyra.

The attack doesn’t have to turn us into xenophobia. We must fight not with refugees fleeing from the war, but by the religious thinking and it’s causes in us. It is not just ignorance and fear of death. Faith in God is a reflection of our lack of faith in ourselves. Otherwise, why invent yourself punishing parent, against which each of us is a sinful louse. “For without God there is no order — only chaos and evil.” Don’t this castles in the air, we can’t love and respect each other? Was it only the fear of punishment is able to keep us in check? Our lofty aspirations  may be thousands of vessels is quite a terrestrial and direct project — and, nevertheless, we choose a deity. When it bite off our heads, we say, “No, no, our god here and do with it.” And this is also our hidden self-hatred.

Иногда мне кажется, что комфорт — это форма трусости. И хотя это моё допущение совершенно не означает, что сам я только и делаю, что бегу от удобств, в той осторожности, которой сопровождается покой, присутствует некий отказ от жизни.

Чтобы по-настоящему ощущаться, счастье требует катастроф. Из страданий возникает понимание ценности удовольствия. Вот и я, стоит мне погрязнуть в радости, впадаю в тревогу: жив ли я, и не очутился ли в одиночестве с хохотом?

Страдания, впрочем, нуждаются в мере. Иначе лучшими поэтами были бы жертвы групповых изнасилований. Не стоит путать повседневность в аду, и возможность дозировать боль. Последнее — скорее роскошь, недоступная большинству из нас точно так же, как недоступны мне мои музы. Ужас терпим, когда не навсегда.

КИТ ЗАЛЕЗ В ОКНО И ВЫШЕЛ ЧЕРЕЗ ДВЕРЬ

— остался ли я живым?

— сильны ли были потери?

— хочу ли я продолжать?

— насколько бессмысленна смерть?

— насколько бессмысленна жизнь

— влечёт ли меня к марсианину как к таковому объекту наслаждения, или это любовь вечная?

— куда подевалась моя манера говорить в слух и не терять голову как увижу ей?

th078_21:10///anxiety

Гадкое осознание. Привкус счастья. Хруст желаний. Вернись! Пожалуйста, вернись! Зелёные края наполнены любовью, или это вечный мир так звучит? Вернись, пожалуйста! Я совсем не хочу оставаться один. Взгляды, исходящие ныне процессы, все ошибки. Я хочу оставаться одним вместе с тобой. Теперь я не знаю кто я такой и куда мне идти. Пусть сон закончится, и судорога пропадёт. 

th077_19:40///death

Всё внутри замерло на секунду. На секунду я перестал дышать, слышать, видеть. Но всё задвигалось резко вперёд. Всё стало очень даже слышимым и видимым. Но где я? Почему я стою так далеко от вас и от них? Где находится вечер? Почему я всё ещё здесь, и почему я так далеко? Ветер задыхается, а всё из-за меня. Я — причина всех несоответствий в системе. 

Кровь капает прямо на кожу, я чувствую холодный лёд. Это любовь? Мягкая, но ржавая эйфория пробегает по прямой мысли. Я едва дышу. Мне более не услышать полёт. Любая мысль для меня — обман. Я хочу видеть.

Сегодня я — прозрачный электрон, который пропускает любое излучение. Я желаю только оставаться в объятиях Марины.

На постсоветском пространстве всё меняется только для того, чтобы ещё глубже забраться в прошлое. Любой разговор об этом пространстве рано или поздно обретает оруэллианскую интонацию, превращается в диссидентский шепот на конспиративной квартире. Похоже, наша культура очарована антиутопией. Разящая навязчивым чувством вины, она устремляется к наказанию, во всепрощающий, исповедальный BDSM —  к Венере в мехах. Наш человек считает удовольствие постыдным, всегда незаслуженным. Он никогда не жил в условиях поощряемого индивидуализма, чтобы по-настоящему влюбиться в себя. Он лучше потоскует о свободе, сидя на цепи, чем порвёт её, ведь она, в конце концов, удобна: цепь избавляет от необходимости превозмогать собственную пещерность, и примыкать к семейству тех, кто уже научился стричь ногти. “Нет-нет, ведь нас, в отличие от англо-саксов, мучили десятки лет. Мы не имеем оснований предъявлять к себе высокие требования. Нам ещё рано быть людьми — мы лучше порычим”.

The Same Place at Another Time

Не видно работников. Все на виноградниках, там, за скалами, слышны только обрывки речей, когда люди переговариваются, распрямляясь ненадолго. И дом закрыт и пуст, со своими ригами, набитыми соломой, заброшенным садом, полным тени, кустов и цветов, где прячется детство, одинаково безоглядно смеясь и плача на его тропинках. 

Посреди луга растут три ежевичных куста, подобный арфам, предназначенным для Невидимых и Бестелесных, чьи голоса неуловимы. Они стоят здесь, как высокая и непрочная преграда, подобно всему, что вырастает на пути, меняя ход событий: барьер, сеть, плотина.

Они просеивают сквозь себя ветер или свет дня, по крайней мере заметно, как у подножия их скапливается тень; и когда-нибудь я смогу уловить исходящую от них музыку. Вот так и я хотел бы жить, пропуская сквозь себя время (пока хватит сил и мужества), врастая корнями в разноцветную землю.

Белый дождь

Урожаи и посевы Гротендика, по моим расчётам, должны поставить меня на место. Потому как я уже пятый день ничего не делаю. Хотя нет, пару раз я всё-таки открывал загаженные сборники за 2012 и 2013 годы. Эти задачи не вызывают у меня никакого интереса. Всё одни и те же задачи, уравнения. Только Сашка поможет мне сейчас. Весь его брошенный, безумный, но учтивый образ оседает на коже. Я весь заплаканный сижу и вчитываюсь в каждое слово, написанное этим милым математиком. 

Кайф. Читается исключительно из-за отсутствия какой-либо дисциплины, я уже на пороге к тому, чтоб очнуться на улице. Хотя мне, в общем-то, милы ночные улицы, но только не те монстры, которые не них обитают. Их я боюсь больше всего на свете. 

John Bilezikjian — чувак, который своими мотивами заставляет меня танцевать. Ой. Я не помню, чтоб я испытывал подобное желание пританцовывать. 

http://www.mccme.ru/free-books/grothendieck/RS.html

СИЛЫ ДУХА

вспоминаю сен-блез (греческое поселение к северу от городка маргтиг), где я ещё лучше почувствовал, как подобные места говорят со мною. чтение археологических справочников и разглядывание картинок имеет смысл лишь в той (очень слабой) мере, что может напомнить о двух прогулках прошлого и позапрошлого лета. раскопки интересовали меня очень поверхностно; и, когда я оказался среди этих руин, главной приметой которых были длинные стены древних укреплений «сицилийского» типа (похожие на греческие цитадели сицилии), то мне и в голову не пришло, что здесь, на этом холме, примерно двадцать пять веков назад бурлила жизнь, шумели рынки, совершались жертвоприношения, звучали речи, крики, смех, — всё это меня не касалось. и у меня не возникало желания узнать побольше об истории этого места, которое поочередно называлось то мастрамель, то угиум, то кастельвер. важно было другое.

прежде всего, удалившись от мартига, а затем и от главной дороги истры, мы очутились (как часто бывает на юге) среди девственных пейзажей, которые выглядят так, словно бы их совсем не коснулось время, и тем самым дают ощущение счастья, воздействуют на нас, в той или иной мере обостряя способность к восприятию мира. сен-блез — это возвышенное плато между двумя прудами, наполненными морской водой. первый, открывающийся взгляду, меньший по размеру, назывался ситис. недалеко от берега виднелись над водой два полуразрушенных дома, их призрачное присутствие привлекало внимание, настраивало на мечтательный лад; на противоположном берегу, осененные линией тополей, простирались зеленые луга, слишком яркие и свежие для этого края, а на лугах виднелись лошади, телеги, сенокосилки, и каждая деталь сцены была так отчетлива, словно перед нашими глазами явилась миниатюра из часослова, изображающая сенокос. эти маленькие сюрпризы подспудно усиливали прелесть пейзажа. берега ситиса были к тому же полны птиц: чайки, цапли, — многие из них сидели прямо на тростника или торчащих из воды кустах. и вдруг — когда мы поднялись выше и увидели второй пруд (лавальдюк), более обширный, он радужно переливался, словно жемчужница, в свете вечерних облаков между своими тинистыми берегами, увеличенными засухой, — вдруг с одного берега поднялась белая цапля и полетела на другой, навстречу закату. быть может, она и была черодейкой, которая, скользнув совершила ещё нечто большее, невозможно сказать, что именно, — безупречной линией своего парения абсолютной, без единого пятна, белизной оперенья… затем, спустившись к греческому городу, чье совершенство, несомненное в самой своей геометрической простоте, повторялось в окружающих скалах, мы двинулись вдоль небольшого канала с непрозрачно-зеленой водой. над нами — высокие сосны, огромные скалы, увитые плющом. кроме мерного, дальнего шума прибоя слышны только всплески вспугнутых нашими шагами лягушек, такие поспешные, что сами лягушки остаются невидимы, да редкие крики птиц. когда мы поднялись на вершину плато, в пиниях гулял ветер, прилетевший, как нам представилось, с края света; между стволами виднелась долина, сжатые полосы пшеницы и рядом вспаханное поле, голая земля — цвета земли. и вдруг всё это вместе потрясло мне душу — всё, странным образом. мир, его предметы, явления. тело мира, целостность мира. и тут замечаешь, что пласты, основания скал изрыты узкими ячейками, сотами, а на самом деле это склепы, расположенные по отдельности или группами; с течением времени они съезжали на сторону, оползали вместе со скалой; идёшь в зарослях чертополоха, словно покрытого старинной позолотой, в стрекоте цикад, в слепящих бликах прудов, среди углублений, усыпанных сосновыми иглами, некоторые совсем крошечные, детские могилы, другие побольше — с каменными изголовьями, где должен был покоиться череп… в порывах тёплого, издалека прилетевшего и неутихающего ветра…

именно здесь понимаешь отличие поэзии от истории, от определённого типа истории, и от любой науки. для меня полет цапли значил ничуть не меньше, чем шум ветра и чеканные очертания крепости или эти древние, грубо вытесанные в скале могилы. только их соединение могло породить полные жизни слова, а вовсе не «реконструкция прошлого», ни даже углублённые медитации. в сен-блезе я не размышлял о судьбах империй, как мог это делать гиперион (герой гильдерлина; но сам поэт впоследствии этого избегал). я всего лишь собрал воедино эти знаки, и только при условии, что мне удалось правильно выбрать их и воплотить в слова, другие люди тоже смогут их услышать, понять. 

это о дружбе

охуеть. охуеть. охуеть. охуеть. охуеть.

перед ужином делал задачи из сборника за 2013 год, затем случайно вспомнил: мне же дали олимпиадную работу. ну я резко подорвался, стал рассматривать задачи. удивительно, задания, по сути, были очень конченые, но я решил эту работу за 40 минут. потом я хорошо покушал ещё.

сегодня мне сказали, что я очень похабный мудачёк. я расстроился сильно, но мальчик я уже взрослый, и стараюсь не слушать монстров из киевской школы. ну. потому что пошли-ка они нахуй

вчера весь день провёл за шахматами. было очень увлекательно. из десяти игр я выиграл только одну.

купил крутые карандаши и начал рисовать пизду, вот:

 

это о дружбе

КОВЕРКАТЬ НАДО

заперся в комнате и ничё не понимаю. слышу какие-то удары, крики, что-то падает, трясется. я словно прохожу какой-то этап, но мне это не поможет, скорее, наоборот, — завтра я проснусь, а всё уже сгорит до тла, ведь я уснул, а здесь надо бы держать себя на ногах всё время. 

решаю задачи. математика ли это? хочу придумать свою задачу. поезда. строители. ракеты. скорость полёта. не могу. я не способен ничего придумать, пока. это пока что, безусловно. я обязательно что-нибудь придумаю. а пока я буду решать уже придуманные задачи. глупые. неинтересные. 

скука разъедает моё чистое лицо. я словно окунаюсь в болото. 

ka4if / / только вспомнил. сегодня и вчера чуть не отхватил пиздюлей. было всё так, рассмотрим два случая:

1. я записался на айкидо. на выходных было два занятия. очень здорово всё, мне очень нравится. но во время вчерашнего спарринга я так, очевидно, заебал своего коллегу, что он не выдержал, и стал махать кулаками. ну я уже понял, что нужно его остановить, перестал уворачиваться, потому что уже боялся, что обязательно получу в ебальник кулаком. на вид мужик здоровый, и я очень старался не влазить с ним в драку. поэтому я отбил один его удар локтевой костью. не уверен, но ему было очень больно. я видел как он почти лопнул
2. дело было в школе. я рассказал своим друзьям, что записался на крутую секцию айкидо. мы немного обсудили эту штуку, я алсо рассказывал про свой новый трек. резко ко мне подлез гадкий скорпион — андрей, его присутствие можно почувствовать очень легко. ну и он стал рассказывать мне, как неэффективна эта секция как вид боевого искусства. в пример он указал какой-то удар, и, кстати, ударил меня, но не сильно, но так, что я всё равно разозлился. поскольку я не стал бы никого лезть избивать, этого мудачка я также оставил в покое. но на это всё не закончилось. он стал продолжать разговор, в котором я отрицал всё сказанное им. затем мы вскочили оба, кажется, он хотел, чтоб я ему показал, как это делается у мужиков. ну он начал замахиваться, я сначала увернулся. он продолжал махать руками, я уворачивался. но в один момент я почувствовал, как сейчас получу в ебальник, затем сразу же словил его правую руку, почти идеально для того, чтоб сломать её нахуй. затем просто начал выкручивать её до той степени, чтобы можно было повалить его на пол. и знаете что? он упал. 

мне всё это не нравится, честно.  я боюсь, что однажды убью кого-нибудь, а ведь мне эта мысль частично нравится. но любая форма насилия вызывает у меня отвращение. я на айкидо хожу только из-за того, что там меня учат как не драться, скорее. 

энивейс. работаю над следующим треком. мне сказали:"надо продолжать, игорёчик, у тебя дар". 

ебанутая страна и куча ёбнутых монстров вокруг. учу математику и ненавижу, ненавижу, ненавижу. 

bl. centipede

вчера вечером закончил трек. в целом, это полная переработка того, что я сделал ровно год назад с помощью фрути лупс, но здесь слышимый звук более удобный и чёткий, который я намутил с помощью эйблтона. охуел как красиво вышло. глитч — моя любовь

название трека — bl. centipede, то есть голубая сколопендра. поскольку всё моё творчество (если это можно так назвать) не односторонне и скользкое, почти гадкое, — я могу сказать, что название исключительно подходит к этой композиции. 

вот ссылка на soundcloud: https://soundcloud.com/bbflllinlay/bl_centipede

Arca

Arca — почему-то не запрещённый проект в стиле глитч/экспериментала, автором которого стал Alejandro Ghersi. Его музыка — это недопев, работа над звуком очень заперта и, скорее, вслушивается в нас самих. Несмотря на интересный образ Alejandro Ghersi, его музыка имеет более скрытый прикид. Тут стоит вслушиваться и засматриваться на вздрагивание звука, иначе оказываешься в тёмном-тёмном лесу, где ничего нет, кроме бело-чёрных деревьев и котов.

Мне определённо нравится. 

На ласт.фме нашёл такую штуку: 

"He has also been credited for his writing/producing efforts on Kanye West's album Yeezus."

ДВЕ НОГИ

«ты казался мне более грамотным», — выкрикивает скорлупка сознания моей одноклассницы в мою сторону. я не помог ей с домашним заданием, которое она так умело не делает уже целых шесть лет.

новые знания и знакомства — повод для того, чтобы разъебать всё протеиновым батончиком. меня спасает не сегодняшний день, но вера в будущее. я не способен остановиться думать о криокамерах и роботах, заменяющих мою голову на более удобную, их ИИ позволяет избавиться от тела человека навсегда. роботы поэтичны, это как шаолиньские монахи — будут тыкать в себя всё, только бы завершить начатую задачу. дисциплина и самоусовершенствование самого себя — лучшая дорога к этому будущему, фундамент футурологии

холод груб со всеми. я не тот человек, на котором стоит выстраивать исключения. надел на себя три кофты и пью чай, за ним пойдёт яблочный сок. хочу жить в пещере, потому как в квартире за меня делают всю работу другие люди

ОДИНОКИЙ ИНТЕРФЕЙС

«это ты тупой», — выкрикивает мне программист, который смог испортить всю ту альтернативу бездарной реальности, которую можно было спрятать в ласт.фмах и кинопоисках. теперь я навсегда убеждён, что кроме меня самого ничего нет и не было. я остался один, и я буду трахать программистов и любой новый интерфейс. их бы всех скорее, на костёр, иначе не оборвать очередь обновлений на сайтах, которые, в общем, того не требуют. в этот раз у меня баттхертит оттого, что они не вставили даже имени режиссера и т.п.

весь день планировал позвонить марине, но стал ходить по комнате, писать, вклеивать обрезанные листочки с фразами. все 14 часов напоминают какое-то молчание среди шума. это плата за страх, нужно было поцеловать её.

математику я буду любить всегда — тут спору нет. но когда я научусь жить один? когда овладею наукой получать знания не путешествуя, а созидая. созидать плохо, в этом я убеждён. все отцы созидатели, потому такие отвратительные и тупые

ВЫРАЖЕНИЕ ГЕОМЕТРИИ НЕРАЗДЕЛИМО СВЯЗАННЫХ ПРОСТРАНСТВА И ВРЕМЕНИ

я медленно шагаю следом за своими родными. не уверен до конца, что мне комфортно, но хочу сказать, что меня не заставляют этого делать. я ступаю за ними потому, что не боюсь услышать крика. это как лев и его детёныши, он не съест их, но если надо будет — сожжёт за одну секунду. в сравнении трудно понять, чей забор не сгнил.

я влюблён сейчас, мне трудно думать про других, я рыдаю от одной только мысли о том, что мог быть счастлив и учиться всегда. меня очень сбивает эта идиллия

— закончить работу над сайтом

— получить денежку

— купить новую покетбук

— переночевать у кати и никогда не заниматься сексом. вечный разговор — фундамент проникновений мыслей в ствол головы

кажется мне, что завтра стану бандитом и всех убью. я учусь бороться с такими мыслями, ведь они разъедают всю поэзию во мне

анонимы на тифаретнике отнюдь не грубые. очень забавные дебилы. надо бы там писать, просто нечего

КЛАД

на самом деле очень охуел. спасибо джизус, что подкинул мне такие lupinus perennis. 

   http://fourtet.bandcamp.com/album/misnomer

красота!

вчера посмотрел третью серию саус парка, охуел опять. так много раз охуел вчера. уверен, в след серии место картмана займёт какая-нибудь его кузина из каких-то восточных стран или это будет французский архитектор-педофил? 

СОВЕСТЬ СЛОНОВАЯ КОСТЬ

— доучиться этот год в школе

— поступить на Шевченка и изучать математику

— на выходных убегать в библиотеку, работать над проектом

— иногда встречаться с Мариной, признаваясь ей в любви каждый раз

— прочитать «золотую книжулю», которую мы украли

— уехать в Лондон к брату

— изучать математику там, работать над уже другим проектом

— создать профиль на тифаретнике (!)

— исследовать этот мир

— общаться с Мариной

— любить и познавать

АЛМАЗНО-ЛУЧИСТАЯ СКОЛОПЕНДРА

Математика в школьных стенах представляется мне всегда головоломкой, не такой уж и сложной, но мне нравится думать. Я люблю отдавать свою мысль в решение той или иной задачи. Мне нравится представлять, что от этого мир меняется, подвалы зарастают редкими цветами, а счастливые люди задумаются о вещах, в которых раньше ничего не понимали.

Я гулял с дамой сердца. Я счастлив с ней. Но так ли важно для меня быть счастливым? Почему мне хочется ставить под вопрос моё желание быть счастливым, что влюблён в неё. Так ли это важно для меня? Почему-то есть какая-то неопределённость в моей жизни сейчас. Я делаю что-то не так, или так и должно быть? Я не понимаю. Что я значу для неё? Эх, эх, эх. Я очень сильно запутался в проблемах, которые окружают меня, теперь это даже не головоломка — это самый острый розовый перец, который ощущается всем телом, хочется закричать от боли.

В моменты, когда особенно плохо, стараюсь отвлечь себя решением каких-то задач из сборников за 9-ый класс. Я полностью посвящаю себя математике, иногда я гуляю с этой девочкой. Мне так неприятно скрывать её имя, но, поскольку я не уверен в самом себе и давно уже поставил под вопрос наше общение, я не способен заставить себя писать её имя, хотя так сильно хочется. Я влюблен, и мне очень трудно размышлять, — тот процесс, когда хочется жить, не смотря на никакие проблемы.  Я верю, что когда-нибудь я умру, и всё закончится. Но будет ли во мне процветать интерес решать задачи и любить одного человека на большой планете Земля? 

НОЖ ПОЛНЫЙ ЛЮБВИ

Вся неделя выстраивает долгое громкое 

путешествие. Настолько долгое и громкое, 

что уши закладывает, а время превращается 

в длинную петлю времени, начинаешь на 

пальцах считать каждую секунду, потому 

что душит и сложно открыть глаза от боли. 

Был на МАНе, обсуждал свою научную 

работу по биологию, узнал про возможность 

написать что-то по математике. Другого 

выхода поступить на бюджет, походу, нету. 

Очень хочется пережить эти экзамены, 

контрольные, вступительные экзамены. 

Не знаю даже, как меня так далеко занесло. 

Никогда так сильно не хотел сдохнуть.

Гулял с дамой-сердца. Обсудил с ней 

многое. Многое понял, многое оставил в

нутри себя, теперь по жизни с этим грузом 

бродить по миру. Пока и не знаю даже, как 

и что буду делать без неё. Она — долгое 

ожидание и спасение в этом мире. 

Остаётся только верить в то, что она ещё про 

меня вспоминает иногда. Надеюсь, что смогу 

с ней встретиться как можно скорее. 

Не хочу говорить ни с кем, кроме неё. 

Не нужны мне люди никакие!

Решаю какие-то задачи, работаю над сайтом. 

Надо бы отдохнуть на выходных, но мне, 

почему-то, всё равно на отдых так стало. 

Даже писать теперь не хочется совсем, 

это алсо заметно по тому, как я хреново 

стал писать. Меня интересуют совсем другие 

вещи, теперь это — математика и долгие 

прогулки наобум; игры с языком меня больше 

не интересуют. Я могу говорить на 

английском, но писать на нём желания совсем 

нет. Мне больше нравится резкая и 

плавная мысль, которая прилетает вспышкой в 

голову, хочу озвучивать только её. Остальное 

всё — сплошным отребьем хуйня полнейшая.

Главное — умереть от любви! 

ДВУНОГИЙ БЕГЕМОТ

Жжёт руки. Вчера ездил по Киеву. 

Сначала приехал на день открытых

дверей в университете им. Тараса 

Шевченка. Послушал чё и как. Вообще, 

меня это всё жутко бесит. Сначала я с 

братом поднялись на второй этаж, 

затем нашли какую-то дамочку, она 

отвела нас к лифту, вдруг мы оказались

 на пятом этаже здания. Мы шли вдоль 

длинного коридора, напоминающего больницу, 

жуть, жуть. В конце коридора мы зашли 

в кабинет, в это время шла лекция по 

украинскому языку. Преподавательница 

была очень милая женщина, она задавала 

вопросы по лекции, очень жаль, что лекция 

подходила к концу, однако я знал весь материал, 

хоть и не решался отвечать на её вопросы. 

Я чувствовал себя не в своей тарелке, 

какие-то мамаши, их сыночки. Меня отталкивают 

их зевающие рожи, я становлюсь перед ними

и не способен начать избивать, между нами 

огромное электромагнитное поле, я не могу 

даже подойти к ним. После чего мы спускаемся 

на третий этаж и находим сокровища, — 

огромная гора книг, то самое ощущение, 

когда надо бы взорвать весь мир и расчленить 

самого себя перед Мариночкой и её подругой 

с рыжими волосами. Мы начали рассматривать 

труды: первый — журнал Notices, за ним самое 

интересное —  огромная синяя книга, кажется,

это была чья-то дипломная работа, за ними 

лежала The Algebraic Theory of Superselection 

Sectors. День казался таким справедливым и 

почти стал моим любимым, пока я не потерял 

свою куртку. На самом деле, я даже знаю, где 

я её оставил. Она лежала в полусогнутом виде 

на скамье, на которую мы сели, чтобы съесть 

фастфуда. Очень жалко, куртка была крутая очень. 

Жаль, жаль, жаль.

Утром проснулся из-за заложенного носа, 

очень рано, где-то в 05:30, ощущение дико 

неприятное. Долго лежал в согнутом виде, 

потому что голова разбивалась и глаза, казалось, 

вот-вот вылезут за горизонты и начнут душить 

меня. Холодное утро, сопли растекаются по 

моему лицу, застывая и превращаясь в мрамор. 

Теперь я — скульптура греческого художника. 

Покалывающий звон в голове напоминает 

колокольчики на фоне мусорных баков.

Завтра я буду медленно плыть на занятия 

по математике. Честно говоря, я пока и не знаю 

даже, как доберусь туда, а ведь после 

надо погулять с дамой сердца. Домашние 

задание по геометрии делаю очень быстро, 

это как бы не очень ачивмент, но я это к тому, 

что всё понимаю и молодец. В день я решаю по 

20 задач, чтобы доказать одну теорему. Очень 

откладывается в голове и легко запоминается, 

но это если 20. Любое отставание и день надо 

начинать заново. Главное — не подхватить грипп 

сейчас. Умереть от любви надо бы. 

ПОРОГ ДОБРОДЕТЕЛИ

Был сегодня у репетитора, решали 

задачи по геометрии. Очень странно, 

я вынужден был делать геометрию, 

потому что уроков алгебры, по 

каким-то причинам за эти пять дней 

учёбы не было. Очень бесит, кстати. 

Вообще, очень странно себя чувствую 

в школе. Мне казалось, что я буду всегда 

искренне ненавидеть все этих людей, 

но подтверждаю обратное. Мне 

они нравятся, каждый отстаивает свою 

точку зрения. Учителя в этой школе 

позволяют говорить, мне это нравится. 

Кажется, я не должен никому доверять, но так 

хочется. Эти люди — словно дикий 

шторм, очень хотелось бы побывать внутри, 

но так много опасностей и проблем 

возникнет сразу.

Я не пишу Марине. Математика спасает 

меня, заставляя не думать об этом. 

Марина — небольшая ошибка, несостыковочка 

в моём сценарии. Я либо должен смириться 

с тем, что мы люди разные, либо продолжать 

мешать ей жить. По-моему, очевидно, 

что действовать через неприятное невозможно

в таком случае, ведь, так или иначе, окажешься 

в проигрыше. Я люблю её, но она ведёт 

себя так, словно я подшучиваю над ней — 

не вызывает никаких подозрений, только 

подыгрывает мне. Но я не шучу. Мне очень 

плохо и грустно.

Задел какого-то парня когда возвращался 

домой. Он повернулся сразу же и 

толкнул меня. Его рука соскользнула, 

и я успел урвать его рукав и врезать ему 

в живот правой рукой. Он сказал, что 

когда-нибудь надерёт мне зад. Ненавижу, 

когда так говорят, ведь звучит это, довольно-таки, 

правдоподобно. Энивейс, я урвал немного 

удовольствия от того, что оказался в выигрыше. 

Мне так давно не хватало этого ощущения. 

Последний плод оказался куда более 

приятным, чем любые встречи с Мариной.

Каждая мысль об одном только. Я не 

способен сдерживать себя и обязательно 

сорвусь. Марина будет счастлива, если я 

случайно возьму её за руку. Насколько 

это будет глупо и нелепо? Почему я так 

сильно хочу об этом писать и думать? 

Стоит ли мне считать её тем человеком, 

в которого я ПО-НАСТОЯЩЕМУ влюблён. 

Нужно потерпеть ещё один учебный год. 

Дальше я забуду о ней. Надо просто 

пережить это как ещё один грустный день, 

как тогда в 2012, когда я чуть не погиб за 

столом, будучи полностью опущенным в работу, 

писал какие-то сочинения и не испытывал 

никакой страсти к изучению других людей, 

совершенно мне неприятных. Я убедился

в том, что искренне ненавижу людей. 

Это не проявляется никак. Просто я убеждён, 

что кроме знаний в человеке меня больше 

ничего интересовать не должно. Прошлый 

учебный год подтвердил это. Я не способен 

продержаться более двадцати минут с человеком, 

в изучении которого я не заинтересован, 

у меня начинается головокружение и я не 

способен говорить, я могу только слушать 

и кивать головой. Скорее всего, я — просто 

мудачёк и, скорее всего, способен 

общаться со всеми. Это, безусловно так, 

но хочу ли я — это уже вторичное. Главное — 

пережить сегодняшний день.